Три важных слова
ПАВЕЛ ЗЮМКИН
30 июня—2 августа 2015
30 июня—2 августа 2015
∆ Галерея Треугольник приглашает Вас на открытие персональной выставки Павла Зюмкина "Три важных слова".
Павел Зюмкин, по собственным словам, «ведет диалог там, где никого нет». Казалось бы, с кем вести диалог в пространстве схваченного одиночества? Очевидно, с тем, что оставляют после себя разговоры и их участники до того, как оставить в одиночестве самого героя — героя, без сомнения, лирического. Обрывки и ошметки — фраз, слов, жестов и того, что неизменно сопровождает каждую беседу, — сигаретных окурков. Окурки, «бычки» (хотя здесь было бы уместнее использовать это слово без кавычек, взять его разом, незаключенным) — это и попутчик, и след беседы, часто единственный документ, свидетельствующий: здесь говорили (писали, думали, etc., в общем — были здесь). Не странно ли, что самым прочным из доказательств присутствия и со-присутствия, вашего-нашего пребывания здесь, тут,
в мире часто остается дешевая выкуренная сигарета — отходы, мусор, прокаженный след медленного самоубийства, конституирующий при этом стремление именно жить.
Помимо указывания на синкретическое стремление уничтожать себя и длить в беседе, в мысли, феномен бычка обращает нас к двум другим регистрам — времени и места. Время, дискретное при встрече, короткое от прикуривания до фильтра, и — длящееся, никогда не конечное, непрерывное там, где бычок остается только следом, знаком, так же, как следом остается слово, не то, нету, держи, дай, вот, следом, следами — того, что не может быть воспроизведено, возвращено, снова прожито, но вместе с тем это то самое, ради задержки которого, ради того, чтобы поймать, схватить и то самое пережить и курятся одна за одной, и один за одним остаются в пепельницах и в банках. То же и с местом: оно — маркер, носитель памяти о встречах и со-бытиях, а бычки — мобильные, протянутые в пространстве агенты места, способные не рассказать, но — намекнуть, сдержать — опять же самое эфемерное, что снова странно — запах, и снова обвернуть тонкое в ощутимое, схватываемое посторонним наблюдателем на лету.
Зачем Зюмкину понадобилось клеить, красить, выкладывать узорами то, что обычно остается не носителем, но издержкой, пахучим пятном приращенных слов и движений навстречу? Выбирая из всех документов этот, инвертируя его свойство в прямо противоположное, наделяя сгоревший, с пятнами человеческих выделений бычок не правом, но силой говорить за тех, для кого сам он, бычок, суть грязь, художник делает простой и честный жест в сторону любого из нас: не просто формально напоминает о том, что окурок переживет всех, кого мы знаем и еще произведем, и не только выводит из тени презренных героев кухонных сражений, но — ненавязчиво показывает, чем на самом деле (в противовес тому, как мы привыкли думать) является то, что мы в конечном итоге производим и еще, без сомнения, произведем.
Наталья Серкова
Павел Зюмкин, по собственным словам, «ведет диалог там, где никого нет». Казалось бы, с кем вести диалог в пространстве схваченного одиночества? Очевидно, с тем, что оставляют после себя разговоры и их участники до того, как оставить в одиночестве самого героя — героя, без сомнения, лирического. Обрывки и ошметки — фраз, слов, жестов и того, что неизменно сопровождает каждую беседу, — сигаретных окурков. Окурки, «бычки» (хотя здесь было бы уместнее использовать это слово без кавычек, взять его разом, незаключенным) — это и попутчик, и след беседы, часто единственный документ, свидетельствующий: здесь говорили (писали, думали, etc., в общем — были здесь). Не странно ли, что самым прочным из доказательств присутствия и со-присутствия, вашего-нашего пребывания здесь, тут,
в мире часто остается дешевая выкуренная сигарета — отходы, мусор, прокаженный след медленного самоубийства, конституирующий при этом стремление именно жить.
Помимо указывания на синкретическое стремление уничтожать себя и длить в беседе, в мысли, феномен бычка обращает нас к двум другим регистрам — времени и места. Время, дискретное при встрече, короткое от прикуривания до фильтра, и — длящееся, никогда не конечное, непрерывное там, где бычок остается только следом, знаком, так же, как следом остается слово, не то, нету, держи, дай, вот, следом, следами — того, что не может быть воспроизведено, возвращено, снова прожито, но вместе с тем это то самое, ради задержки которого, ради того, чтобы поймать, схватить и то самое пережить и курятся одна за одной, и один за одним остаются в пепельницах и в банках. То же и с местом: оно — маркер, носитель памяти о встречах и со-бытиях, а бычки — мобильные, протянутые в пространстве агенты места, способные не рассказать, но — намекнуть, сдержать — опять же самое эфемерное, что снова странно — запах, и снова обвернуть тонкое в ощутимое, схватываемое посторонним наблюдателем на лету.
Зачем Зюмкину понадобилось клеить, красить, выкладывать узорами то, что обычно остается не носителем, но издержкой, пахучим пятном приращенных слов и движений навстречу? Выбирая из всех документов этот, инвертируя его свойство в прямо противоположное, наделяя сгоревший, с пятнами человеческих выделений бычок не правом, но силой говорить за тех, для кого сам он, бычок, суть грязь, художник делает простой и честный жест в сторону любого из нас: не просто формально напоминает о том, что окурок переживет всех, кого мы знаем и еще произведем, и не только выводит из тени презренных героев кухонных сражений, но — ненавязчиво показывает, чем на самом деле (в противовес тому, как мы привыкли думать) является то, что мы в конечном итоге производим и еще, без сомнения, произведем.
Наталья Серкова